Крысявки. Крысиное житие в байках и картинках - Страница 8

Выпущенная на стол крыса, кряхтя и охая, как реинкарнация старухи Шапокляк, берет предложенное угощение и деловито его съедает. Надо видеть, как она это делает! Крепко сжимая лакомство в дрожащих лапках, покачиваясь из стороны в сторону, с полуприкрытыми глазами. На ее морде написано: «Какое счастье, что в Ленинград наконец проложили дорогу жизни!» Сцена повторяется, пока жертва блокады не сожрет все предложенное (гости роняют скупые слезы и норовят подсунуть страдалице еще кусочек). Каковое Фуджи норовит запить из бокала, желательно сливочным ликером, очень обижаясь, если ей предлагают в альтернативу сок или вообще плебейскую воду.

Наевшись и напившись, крыса степенно перебирается ко мне на грудь (или кладет морду на руку, как собака), пару минут мурлычет и щелкает зубами — и засыпает. При ней можно смотреть телевизор, хохотать, греметь посудой. Фуджи спит. Если б она первой не кидалась утром на моё «крыс-крыс», я б заподозрила, что она глухая.

Еще Фуджи гениально изображает «умирающего лебедя». Спит крыса в гамаке. Нормально спит, тихо. Останавливаешь на ней рассеянный взгляд — начинается. «Оххх… хр… чхи-хи… помираю я, хозяйка, налей борща, что ль, напоследок…» Ветеринар слушала — все отлично с легкими, чисто. Воспаление хитрости, видать.

Суровые Минские Заводчики авторитетно уверяли меня, что если животное хорошо кормить и любить, то оно станет белое, пушистое и блестящее. Ну да, после линьки крыса стала менее облезлой, но и только. Сказать по правде, лучше всего Фуджи смотрится у мусорного ведра. Да, она не агути, а циннамон, и не стандарт, а дамбо реке. Но Фуджи и мусорное ведро воспринимаются так гармонично, что чистокровная пасючиха проигрывает Фуджи вчистую. «Господи, — говорят глаза этой злосчастной скотины, — спасибо, что ты ниспослал мне это ведро за мои мучения и страдания. Я съем его все и в нем же окочурюсь, чтоб не доставлять любимой хозяйке проблем с погребением».

Ага, сейчас!

Фуджи — чемпион по доставлению проблем. Против сборной команды крысявок она пока уверенно ведет 3:0.

Первый гол в ворота ветеринара Фуджи забила через неделю после появления в доме, как только более-менее состоялось подселение в стаю. Крыса неожиданно повеселела, впервые пришла ко мне на ручки (забирала я ее какую-то совсем кислую), и я с ужасом обнаружила, что из уха у Фуджи хлещет гной. В промышленном количестве.

Запихав животное в переноску, я помчалась к ветеринару, где неожиданно воссоединилась с СМЗ Лизой. У нее тоже была целая охапка хворых крыс, что весьма скрасило часовое ожидание в приемной, а потом нас еще и приняли оптом. Фуджи оказалась не так уж плоха, а после укола байтрила заскакала вообще как молоденькая.

Увы, ненадолго. Байтрил — очень токсичный антибиотик, и уже после второго укола у Фуджи стали отниматься задние лапы. А колоть велели как минимум неделю.

— Помрешь ведь скоро, бедненькая… — сострадательно приговаривала я, скармливая крысе запретные лакомства вроде шоколада и печенья.

Крыса кряхтела, вздыхала, волочила лапы, зверски воняла отитом и еще кошмарнее — мазью от отита, подтверждая, что да, вот-вот того, и поэтому надо успеть съесть еще кусочек.

Прошел месяц, и я заподозрила, что меня, кажется, немножко дурачат. Ибо крыса скакала все резвее, становясь все прожорливее и круглее («Что ты, хозяйка, это у меня не от еды, а для еды!»). Но стоило мне выдохнуть что, кажется пронесло, как Фуджи разыграла следующую партию.

Закончив работу, я выключила компьютер и уже собиралась идти спать, как вдруг Фуджи заорала, будто ее режут.

— Паська! — привычно окликнула я, — Цыц! Оставь старуху в покое!

Вопли не прекращались, в клетке происходило черт-те что. Обернувшись; я заметила, что Паська как раз в ужасе забилась в угол, а на полке клубком сцепились, остальные три крысы.

Разобраться, что произошло, мне удалось далеко не сразу.

Оказывается, это… глупое животное… застряло лапой в квадратике решетки! Причем посадило сустав на такой мертвый клин, что выколупать его не представлялось возможным. Время от времени пленница начинала метаться и орать от боли, тут же набегали остальные крысявки (они же стайные, как вороны!), скакали по ней, не зная, чем помочь, а она их кусала. Укусила и меня, совсем несильно, но я здорово испугалась, потому что до сих пор Фуджи не поднимала зуба на людей, даже когда в крысиную ляжку втыкался шприц!

Хлебнув адреналина, я каким-то образом умудрилась, одной рукой расшвыривая крысявок (они тут же сбегались обратно, кошмар же, соплеменнице плохо!), второй при помощи ножниц (!) разломать сетку, не разломав крысу.

Фуджи, волоча лапу, метнулась на самую недоступную полку, забилась в ее угол и завыла. Она выла пять минут. Десять. Со всхлипами и причитаниями, как умеет только Фуджи. Остальные крысявки успокоились, зато уже я металась у клетки, пытаясь оценить ущерб.

Лапа была вроде несломанная, но опухшая и горячая.

В итоге спать я пошла в три часа ночи в полной уверенности, что три же крысы у меня и останется. А заснула хорошо если в четыре.

В шесть утра меня поднял муж вести ребенка в садик.

— Муж… — надрывно вопросила я первым делом. — Фуджи… она жива?!

— Вроде да, — опешил муж, — я им сейчас орешки давал, она первая выскочила.

— А лапа?

— Какая лапа?

— Пойди и убей ее! — простонала я, накрывая голову подушкой.

Третий гол оказался традиционно внезапным. Мне позвонила СМЗ Лиза, чтобы предупредить: если у Фуджи вдруг появятся опухоли, оперировать ее под общим наркозом нельзя ни в коем случае, уже две крысы из этого помета не очнулись.